Ключевский пишет о «старинном праве управляемых жаловаться высшему начальству на незаконные действия подчиненных управителей» — «по окончании кормления обыватели, потерпевшие от произвола управителей, могли обычным гражданским порядком жаловаться на действия кормленщика» и «обвиняемый правитель… являлся простым гражданским ответчиком, обязанным вознаградить своих бывших подвластных за причиненные им обиды… при этом кормленщик платил и судебные пени и протори… Истцы могли даже вызвать своего бывшего управителя на поединок… Это было приличие охраняемое скандалом…судебная драка бывшего губернатора или его заместителя с наемным бойцом, выставленным людьми, которыми он недавно правил от имени верховной власти».
Бюрократической солидарности в Москве, видимо, не существовало. И сидевшим «на кормлении» воеводам лучше уж было «уметь ладить» с населением: иначе суды, пени, штрафы, а не то и дуэль: способ сейчас несколько устарелый, но в те времена общепринятый…
Л. Тихомиров так суммирует административное устройство земской Руси:
«Воевода, как представитель царя, должен был смотреть решительно за всем: чтобы государство было цело, чтобы везде были сторожа, беречь накрепко. чтобы в городе и уезде не было разбоя, воровства и т. д… Воевода ведал вообще всеми отраслями ведения самого государя, но власть его не безусловна и он ее практиковал совместно с представителями общественного самоуправления. Вторым лицом после воеводы является губной староста, ведавший дела уголовные.
Затем следует земский староста — власть, выбранная городским и уездным населением. При нем состояли, выборные от уездных крестьян, советники. Они составляли земскую избу. Дело земского старосты и советных его людей состояло в раскладке податей, в выборе окладчиков и целовальников. В дело распределения оклада воевода не мог вмешиваться точно так же, как и в выборы, не мог сменять выборных лиц и вообще не имел права «вступаться» в мирские дела.
Приходы выбирали также священников и церковных дьячков, имевших значение сельских писарей. По грамотам Грозного, монастырские крестьяне избирали у себя приказчиков, старост, целовальников, сотских, пятидесятских, десятников... Всякие правители, назначаемые в города и волости, не могли судить дел без общественных представителей... Наконец, по всем вообще делам народ имел самое широкое право обращения к Государю".
На ту же тему Ключевский пишет:
"Оба источника правительственных полномочий – общественный выбор и правительственный призыв на должности – тогда не противополагались друг другу как враждебные начала, а служили вспомогательными средствами друг для друга. Когда правительство не знало, кого назначить на известное дело – оно требовало выбора; когда у общества не было, кого выбирать, оно просило о назначении".
Самоуправления, подобного московскому, не имела тогда ни одна страна в мире. Мы должны констатировать, что реформы Александра II, о которых говорилось выше, были только бледной тенью старинного земского самоуправления Москвы. Начиная с конца XVII века до наших дней, государственный строй России развивался почти непрерывно в сторону ухудшения.
Усилия, чудовищные усилия ряда русских Государей – Павла I, Николая I, Александра II, Николая II, за которые все они заплатили жизнью, не воссоздали и половины свобод Московской Руси. Таким образом, трёхсот лет европейской эволюции и гибели четырёх русских Царей оказалось недостаточно, чтобы "догнать и перегнать" – не Америку, а допетровскую Россию.
В начале XIX века на всех русских учебных кафедрах все учительствующие твердили: "ах, габеас корпус акт; ах, суд присяжных; ах, свободы..." Мы, тогдашняя молодежь, слушали и горевали: почему же мы такие несчастные? Почему мы до "свобод" никак дорасти не можем?
Из дня сегодняшнего всем этим учительствующим: Милюковым, Ковалевским, Плехановым, Кропоткиным и прочим "сеятелям" позволительно сделать упрек: почему вы, люди ученые и даже профессорствующие, не сказали нам, молодым и верящим вам, что для поисков всяческих свобод нам совсем не надо переплывать Атлантический океан, или даже Ламанш: что все эти свободы у нас были и что вырастали они из нашего древнейшего быта. Что в самой сущности своей они рождались из иного источника, чем западноевропейские, и приводили к иным результатам.
В Западной Европе первые шаги всяческих "свобод" были завоеваниями, которые феодальные бароны оттяпывали от монархии для себя, – а никак не для народа, – народ получил эти свободы намного позже – очень намного позже, чем имела их Московская Русь. Свободы Московской Руси выросли из народной толщи, – не из баронских привилегий, – имели в виду народ, и Самодержавие защищало эти свободы не для себя, ибо народ никогда не угрожал Самодержавию, а для народа – против людей, норовящих по западному примеру, стать феодалами. Эти кандидаты в феодалы – при московских Царях – к счастью народа, Царей, и их самих, – стать феодалами не сумели.
Если вы вдумаетесь в стиль московского государственного устройства и если вы сравните его с западноевропейским, то вас не может не поразить одна – давно забытая всеми нами вещь: в нем не было той разделенности, того торгашества, той "враждебности", которые давно и повсюду считаются само собой разумеющимися для отношений между центральной и местной властями. Вы видите: Собор не хватает за горло Царя и обе эти силы, спаянные в один монолит, заняты, в сущности, только взаимопомощью.
Царь ладит с Собором – иногда даже кается перед ним. Собор мудро и твердо – "честно и грозно", по формулировке тех времен, – стоит на страже Родины и Государя и ни разу даже не попытался поколебать Царскую власть. А иногда и Царь обращается к Собору с просьбой: так Иван Грозный на Соборе 1550 года обратился к Собору и народу совсем уж не парламентарным способом:
"Люди Божьи и нам дарованные, молю вашу веру к Богу и к нам любовь: ныне нам ваших обид и разорений исправить невозможно, молю вас, – оставьте друг другу вражды и тяготы свои".
Дело касалось массы исков обывателей ко всякого рода кормленщикам. Грозный просил о своеобразной амнистии по этим искам. Ключевский указывает: заповедь Царя была исполнена с такой точностью, что к следующему 1551 году "бояре, приказные люди и кормленщики со всеми землями помирились во всяких делах". Ни в какое западноевропейское "государственное право" подобное, конечно, не вписывается никак.
из книги "ИСТОРИЯ РУССКОГО НАРОДА ГЛАЗАМИ РУССКОГО ПРОСТОЛЮДИНА. Избранные места из "НАРОДНОЙ МОНАРХИИ" И.Л. Солоневича"
Journal information